С Евгением мы встретились в августе 2018 года в Харькове, на улице Пушкинской. Трудно было поверить, что передо мной человек, сыгравший на клавишах на Зимнем стадионе Ленинграда. Пришёл подготовленный. В руках – пакет с фотографиями и другими личными архивами. Очень было заметно, что разворошил я прошлое, о котором ему говорить волнительно. Очень скромный. Работящий. Евгений рассказал, что у него совсем другая жизнь, которая никак не связана с музыкой. Сейчас водит общественный транспорт и управляет кластером обеспечения перевозок харьковчан.
Находились неподалёку от места репетиций «Группы Продлённого Дня». Подвал, в котором репетировала группа во 2-м общежитии ХИСИ ныне закрыт вместе с половиной не отапливаемого корпуса. В этом интервью пойдёт речь не только, о первом фестивале Харьковского рок-клуба, фестивале «Рок против Сталинизма» и других – в Таллине, Вильнюсе, «Miss Rock» в Киеве. Мы отмотали плёнки до момента первых увлечений клавишными и подробно прошлись по волне памяти самых закулисных деталей из жизни группы. Итак, читайте специальное интервью для книги «Жизнь стоит того…».
Из интервью Евгения Обрывченко для книги «Жизнь стоит того…»:
Не все приходят в музыку при счастливых обстоятельствах. Случалось, что ребёнок слушает западную рок-музыку, а родители отечественную эстраду. Часто это повод для конфронтации. Как у тебя с этим было?
Мне было 8 лет. Во 2-м классе, родители купили пианино и отдали в музыкальную школу. Я отучился 3 года, и все 3 года не понимал, зачем туда хожу. Педагог кричала потому, что я был далеко не самым талантливым учеником. В итоге забрали, потому что никакой перспективы не было. Но к инструменту кое-как приобщился и что-то умел нажимать. Когда образовался ансамбль в школе, один из старших ребят показал, как строится гармония и я стал подбирать песни на фортепиано. Это был 5 класс. 1975-й. «Вoney M» со всех сторон. По знакомым переписывал концерты. Кто-то занимался пластинками. Больше, конечно, воспитывался на записях «АВВА». Играл то, что подбирал для себя. А дальше пошло то, что игралось на танцах – ВИА. «Там, где клён шумит…». Подбирали всей группой, чтобы играть на школьных танцах.
Потом началась «Машина времени». Стали потихоньку приобщаться к року. В 1980-м появился «Карнавал», Владимир Кузьмин и «Динамик». Даже помню, как ходили на «Карнавал», а на следующий год приезжал «Динамик». В моду ещё входил регги.
То есть, появился тот самый диапазон.
Да, что-то всё-таки было интересное. Всей группой поступили в институт в – ХИСИ. Наш гитарист, Виталик Грузин, поступил туда сразу после школы. Его папа был то ли деканом, то ли замдекана сантехфакультета. С Кирилиным меня как-то жизнь связала, хоть мы и ругались, и дрались, но с 4 класса и по окончании деятельности «Группы Продлённого Дня» были вместе. После школы я не поступил в институт, а он, по-моему, даже не поступал, но мы оказались на одном предприятии.
Это был закрытый Институт радиофизики и радиоэлектроники Академии наук СССР, на Жуковского. Я туда попал благодаря старшему брату, который к тому времени закончил биофак. В соседнем отделе им понадобился лаборант. Он меня туда и пристроил. А Кирилин попал туда абсолютно по своим каналам, поскольку занимался фотографией во Дворце пионеров. В фотолабораторию этого института его пристроил заведующий кружка.
В институте мы познакомились с одним персонажем из Даниловки, который держал бэнд и играл по свадьбам. Мы с Вовой тоже стали там играть, хотя группа «Хронос» уже существовала. А в 1981 году мы дружно оказались в ХИСИ. Виталик Грузин подсуетился. У нашего басиста, секретарём в деканате работала мама. А у неё была подруга – заведующая клубом в ХИСИ.
Чего только не сделают мамы для своих детей.
Именно. Эта заведующая, Лепёхина Люда, предложила: «Мне нужен в клубе хороший ансамбль! Поступайте в ХИСИ!». Мы с Кирилиным и поступили. Нас протянули по решающему балу. А наш басист, закончивший к тому времени курсы вождения, стал водителем на военной кафедре. Всем этим составом: я, Кириллин и Полихронов попали в институт, и стали там играть.
Играли в актовом зале, в общежитии. Нас туда-сюда дергали. Была база с хорошей аппаратурой и возможностью репетировать. Я там даже написал одну песню в стиле диско. Грузин в журнале подобрал стишки. Но на этом моё это творчество закончилось.
Вершиной творчества «Хроноса» стал фестиваль «АЗИСИ-81», состоявшийся в Азербайджанском строительном институте. В 1981-м собрали фестиваль по инженерно-строительным институтам. Но, там были не только строительные. Участники фестиваля очень разношёрстные – от капельных хоров до рока. Но все исполнители достаточно серьёзные.
Это фестиваль союзного значения?
Да-да. На этом фестивале присутствовали две группы из Свердловска. Это вообще бешенный опыт – увидеть «Урфин Джюс». Когда эти три пацана вышли и влупили… Я, честно говоря не меломан, но это просто шок. А для нас пример – во, как надо играть!
Всё накапливалось по крупицам, и мы шли к тому, что потом получилось. За год учёбы в институте к нам прибился Олег Клименко (далее – Клим). Не помню, ездил ли он с нами на «АЗИСИ-81». Клим учился в нашем институте и ему было интересно играть. Он стал нашим вторым гитаристом, хотя скорее первым, потому что прежний гитарист был музыкально не интересен, и с чувством ритма у него было не очень.
Всё вроде было интересно, но Клим ушёл из института и загремел в армию. Басист ушёл с военной кафедры и пропал. Мы с Кирилиным продолжали играть на свадьбах. Был ещё гитарист Виталик, но «Хронос» уже развалился. Мы взяли нового басиста и вокалиста. Пытались играть итальянцев, регги. Чтобы репетировать, важно отрабатывать, ездить по концертам и т.д.
То есть была обязаловка, но оставалось время и на своё?
Да, в свободное время сидели и творили своё. Потом и этого не стало. Пытались, но не получилось. В 1983-м мы потерялись. Я был женат и остался в институте. Кирилин вылетел. Он интересный, целеустремлённый, но с учёбой не получилось из-за «хвоста» по химии. Тупо ходил и много раз пересдавал этот «хвост», забив на остальное. Надо везде бегать, всё успевать. Ну остался – потом сдашь. А он начал долбить в одну точку. В итоге всего год проучился. Остался с двумя хвостами, что-то не сдал и отчислили за неуспеваемость. Группа «Хронос» развалилась, и мы все потерялись года на 3.
Чем вы занимались?
Чем занимался Кирилин, не помню. Я учился, а по ночам работал. К тому времени надо как-то семью обеспечивать. У меня нашлись новые друзья, с которыми встречались и пили пиво.
Дома играл? Не оставлял это дело?
Нет, наверное. Я шёл за Кирилиным и для меня музыка была далеко не самым главным. Потом Клим отслужил в Германии 4 года. Остался на сверхсрочную, поскольку попал в муззвод. По тем временам, музвзвод – сладкая жизнь. Он там чудесно дул на трубе и играл на гитаре. 4 года занимался музыкой. А когда вернулся из армии, стал искать старые контакты. Нашёл Кирилина, Вова вытащил меня и Рулю Полихронова. Опять собралась группа «Хронос», но без Грузина, вчетвером. Собрались на улице Морозова, где пожарная часть. В маленькой комнатёнке пытались играть. Полихронов в формат уже совсем не попадал, потерял закалку. Кирилин всегда моторчик. Когда они встретились с Климом, начали кого-то искать. В итоге, к нам пришёл Паша Михайленко.
Который играл в группе «Мост»?
Да. Я был далёк от всего этого. Он не играл в ХИСИ. В институте было всего 2 группы, но Паши Михайленко и группы «Мост» там не было.
То есть группа «Мост» была отдельно, а за ХИСИ была закреплена ваша группа?
Да! Мы и ещё одна группа. Не помню ни названия, ни фамилий. А «Мост» в ХИСИ не играл. Кирилин сказал: «Приходи! Будем репетировать!». Пришёл. Пытаемся что-то делать. Кирилин с Климом подсуетились, а у Паши, видимо, в той группе был конфликт, и он пришёл к нам. У нас был гитарист, барабанщик и клавишник. Нужен был басист. Честно скажу, Паша – подвижный музыкант. Есть такой термин. Бывает, что музыкант хороший, но не подвижный. Я был неподвижный музыкант. Сейчас объясню.
Я устраивался в ресторан и меня там проверяли как клавишника. Дают тональность «си-бемоль». А мы же привыкшие к «ля», «ре», «соль», «до». А тут «си-бемоль», а-ну, давай! Они же гитаристы, им всё равно. Сдвинулись и поехали! А мне уж совсем пальцы наизнанку нужно. Мало того, что песню не знаешь… Вот, что такое подвижность – возможность играть любую песню в любой тональности, в любом темпе, в любом ритме, в любом стиле. Паша подвижный. Он пришёл, и мы сразу влупили: «Резиновую Зину купили в магазине…». У него свои песни были и что-то мы творили.
Раньше ведь бас-гитару относили к фоновому инструменту, не ведущему.
Но у Паши есть какой-то талант определённый. Он приходит – сразу начинает всё крутиться-вертеться. Группа заиграла. Мы быстренько сделали программу, причём абсолютно не помню, что играли. Но к тому времени создался Харьковский рок-клуб. Был Саша Мартыненко, который потом возглавил «Интерфакс Украина», в советниках президента, и Сергей Олейник.
Что важно сказать о Харьковском рок-клубе? Был он? Не было его?
Я шёл за Кирилиным, пришёл Паша Михайленко – мы пошли за Пашей. Я не интересовался всеми этими вещами. Песню сделали – будем выступать, всё. Это был 1986-й. Я закончил институт, пошёл почти по распределению на завод железобетонных изделий. Работал мастером. Моя жизнь развивалась в двух плоскостях: тут у меня семья и работа, а там – музыка. Я не влезал во все тусовки, не интересовался рок-клубом. Пришёл, отрепетировал, отыграл, ушёл.
А вот даже если бы ты не играл, и даже не был музыкантом, ты бы что сказал – появление такой формации, как Харьковский рок-клуб сыграла какую-то роль для группы «ГПД»?
Да, конечно. Когда мы с Пашей Михайленко в этом ДК при какой-то пожарной части быстренько создали кое-какую программку, мы тут же засветились в рок-клубе. Ну вот, группа что-то сделала, надо показать. А где показать? Рок-клуб засел в ДК ХТЗ. Как «ГПД» мы засветились в малом зале ХТЗ. Это конференц-зал человек на 200. Мы были приняты в рок-клуб, а это уже был статус. Нас увидели и узнали. А потом был первый фестиваль.
Как понимаю, до того, как произошёл первый фестиваль рок-клуба, состоялся приезд группы «Звуки Му». Это дало встряску, подготовку и так далее.
Да, был их концерт. Не думаю, что это был фурор для Харькова. Они играли за щитами, и только под конец концерта стали выползать из-за щитов. Мамонов, как он это умеет, выползал с гитарой, заползал. Непонятная задумка была. Половину концерта они отыграли так, что их никто не видел.
Вы стали репетировать с Пашей Михайленко. В какой момент всё это воплотилось в «Группу Продлённого Дня» и почему?
Это уже была «Группа Продлённого Дня», группа у которой уже было название. Мы обсуждали, ну, мол, группа продлённого дня, школа, ностальгия… Почему бы и нет? И вообще, «продлённый день» – это какое-то хорошее значение, перспектива. А кто дал такое название не помню. У нас было несколько тёзок, в том числе и группа Чижа из Дзержинска.
Мы засветились, как «ГПД» без Чернецкого на первом фестивале Харьковского рок-клуба.
Как сложилась судьба у Грузина? Он остался в музыке?
Он больше аппаратурой любил заниматься, чем музыкой. Поэтому сейчас занимается накаткой на всем что только можно.
У тебя был кумир какой-то среди клавишников того времени?
В то время нет. На концерте в кафе «Змiна» нас впервые послушал Игорь Сенькин. С Игорем нас познакомил Клим. Его старший брат дружил с Сенькиным, и Клим бывал у него дома. Он нам много про Сенькина рассказывал. Если ты видел антураж у него – маленькая комнатка, огромный проигрыватель и огромная коллекция пластинок, стеллаж с книгами по живописи и фантастике. Сенькин для группы сделал очень много, однозначно.
Когда ты лично узнал о Саше Чернецком?
В 1986-м. Первый раз я увидел Чернецкого в кафе «Барвинок». Худенький паренёк, который с трудом ходил из-за своей болезни. Он был необычен тем, что, когда к нему обращались, поворачивался всем корпусом.
Многие люди, которые тогда общались с Чернецким не замечали в нём каких-то сильных особенностей подвижности. Ты говоришь, что он уже поворачивался всем корпусом.
Да-да! Это было заметно, если присмотреться, то это можно было увидеть. Он не мог шею поворачивать. У него в волосах была светлая прядь. Саша ходил в кожаной потёртой курточке, и неизменный атрибут – октябрятская звёздочка. Не помню на чём точно, но она точно была всегда. И он говорил: «Дедушка Ленин – это хорошо!». А что ты удивляешься? Переслушай песню «Россия»: «А что сегодня осталось от Ленина?».
В «Барвинке», где в первый раз его увидел, мы не познакомились. Потом мы переехали репетировать сюда, на улицу Артёма. Паша говорит, что первый подвал для репетиций находился на улице Морозова, но я его не помню.
Чернецкий играл тогда с Сергеем Щелкановцевым (далее – Сэр) в группе «Рок-фронт», а группа «Фабрика» у Сэра была позже. И я побывал на концерте в Харьковском университете, где впервые услышал Чернецкого в составе «Рок-фронта». Это был концерт в небольшом актовом зале. По моим впечатлениям – группа явно трещала по швам, всё-таки два лидера, они как-то не вписывались в концепцию. Сэр как-то больше тяготел к хэви-металл, а Чернецкий – к пост-панку. Мы прослушали всю программу, но меня это всё не зацепило. Но потом Чернецкий взял гитару, подошёл к микрофону и влупил «Россию».
Хочешь сказать, что песня «Россия» появилась раньше, чем он пришёл в «ГПД»?
Да. Первый раз слышал её именно там. 1986-й. Это был шок. Я стоял в проходе и смотрел то на сцену, то на дверь, и удивлялся, почему никто не выбегает, и не берёт его под рученьки. Это ведь ещё Советский Союз, комсомол, и всё, что происходит – подконтрольно. Далее «Россия» в любом концертом зале, в любом городе, поднимала весь зал. Была овация конечно.
Твоё мнение – почему?
Потому что эта была критика КПСС и существующей власти, чего раньше не допускалось. Невозможно такое петь и говорить вслух. КГБ же работает. Лигачёв ездит по стране и винтит фестивали. И тут выходит Чернецкий и благополучно ломает стереотипы. Оказывается, что можно конструктивно критиковать и ничего за это не будет. Можно открыто говорить правду.
Можно сказать, что Чернецкий дал людям то, что они боялись сами сказать?
Именно! А дальше Паша Михайленко поехал на фестиваль в Ригу с Чернецким, к Косте Костенко. Там появилось название «Разные Люди». Ну они рассказывали, как на площади влупили под две гитары и расчёску, и завели народ. Их пригласили, они выступили, и тоже всех там завели.
В итоге приезжает Михайленко и безапелляционно заявляет: «Чернецкий играет в нашей группе». У нас с Кирилиным шок, мы были против. Мне на тот момент не нравился Чернецкий. Не понимал его музыки, и было страшно брать в группу такого человека.
Помнишь первую репетицию с Чернецким?
Нет. Мы с Вовой Кирилиным пошептались, но сошлись на позиции – почему бы не попробовать работать с Чернецким. Помню, как иду на репетицию, спускаюсь в подвал, и слышу основную тему из песни «Россия», и думаю – фирмА! Меня зацепило! Помню ещё, как я делал проигрыш к «России», как ходил по коридору из стороны в сторону. Тогда только появилась группа «Europe», которая произвела на меня большое впечатление, и, если прислушаешься, то в проигрыше прослушивается «Europe». В «ГПД» было коллективное творчество, продюсера и композитора не было.
На дисках написано, что Игорь Сенькин был продюсером.
Нет, он не был продюсером, чтобы там ни писали. Был такой подход: приносит Паша «рыбу», и начинаем думать, как это сделать, предлагаем – давай сыграю так, а я вот тут так… Прихожу, говорю: «Вот придумал что». Мне говорят, что это отстой и надо вот так-то. Иду дальше думаю. Ломаю голову дома, как бы сделать, чтобы было как надо.
Клим тогда увлёкся нотами и скрупулёзно стал подходить к игре. Важно хоть 2 нотки сыграть, но так чтобы это за душу взяло. Например, «Цыганочка» – просто шедевр, там всё круто звучит.
Кирилин – тоже интересный. Музыкой никогда не занимался и в нотах ничего не понимал, но свои партии под нас выстраивал. Знал каждый удар к каждой песне. Это иногда помогало. Бывает, что на сцене ничего не слышно, мониторы не работают, плюс барабаны гремят. Кирилин тоже никого не слышит. Но Володя врубал «автомат» и просто досконально играл свою партию, а остальная группа к нему подтягивалась. Это выручало и вытаскивало концерт.
Вдохновенное время. Мы часто после репетиции заходили к Сенькину «на рюмку чаю». Под влиянием Сенькина у меня появился хардовый звук. Он мне ставил Джона Лорда и говорил: «Вот так надо стараться играть!».
Вы садились, слушали пластинки, давал что-то с собой?
Он не такой человек, чтобы просто сидели и что-то слушали. Он у себя дома был лидер и сам решал, что конкретно поставить. То есть знал, в какое время что слушать. Игорь мне ставил что-то, когда я был готов это слушать. Игорь скорее был не продюсером, а менеджером. Занимался организацией концертов, когда пошла какая-то слава. А слава пошла, когда мы создали новую программу с Чернецким. Вдруг почему-то первый концерт в городе Харьков с Чернецким прошёл в ККЗ «Украина». Я всю свою сознательную жизнь мечтал выйти на сцену. И тут выхожу в составе «ГПД». Начинается концерт, и в проходе – толпа.
То есть, стало понятно, что группа известна.
Да. Для меня это был шок, что Чернецкий имеет уже столько фанов.
Почему речь идёт только о Чернецком?
Потому что люди шли на Чернецкого, а не на нас. Его знали до этого. В тот момент я понял – да, жизнь стоит того… и группа с Чернецким – это совершенно другой уровень.
Это изменило твоё отношение к нему?
Конечно, изменило. Я почувствовал себя причастным.
Можно сказать, что во время этого концерта произошёл старт вашей программы, которую вы показали на рок-фестивале в Ленинграде?
Именно с этого концерта началась гастрольная деятельность, движение к популярности.
Как отреагировала твоя семья?
С семьёй начались проблемы. Жене не нравилось, что я всё время с группой.
Как удавалось совмещать?
Хорошие отношения с начальником цеха. Он отпускал меня на гастроли, когда нужно. На работе как раз было всё нормально. А вот моей жене это всё не нравилось. Я не приносил прибыли, всё время отсутствовал, и, после посиделок у Чернецкого не всегда приходил трезвый.
Потом состоялся первый Харьковский рок-фестиваль. У нас был имидж простых пацанов-работяг в беретах. На сцене я сбрасывал берет и выкидывал гриву волос…
На чём тебе приходилось играть? На каких клавишах?
На чём попало, на том и играл.
Ленинградский рок-фестиваль. Как это было для тебя?
Это отдельная история, как попали играть последними на этом рок-фестивале – вообще уму не постижимо. Мы должны были играть первыми в заключительный день, на разогреве, а за нами должна была играть группа «Игры» с Джоанной Стингрей. Они должны были закрывать. Но организаторы уже куда-то свалили. Нам выходить на сцену, а клавиш то нет.
Просто это был последний концерт, люди собрались, уехали и забыли, что какой-то там «Группе Продлённого Дня» нужны клавиши. Сенькин может что-то с Кинчевым и не поделили, был у них там какой-то разговор… Но думаю, что клавиши просто прощёлкал оргкомитет. И пока организаторы искали клавиши, группе «Игры» пришлось выступать перед нами. Поэтому мы и закрывали фестиваль.
Какие тебе дали клавиши?
«Oberheim».
Ты, наверное, охренел от этого?
Ничего не охренел. Это притча. Мне клавиши и клавиши, я привык работать на простых. Мне то нужно 2-3 звучания. Я не такой профессиональный музыкант, чтобы разбираться во всём этом. Привык к piano strings на «Vermona». Мне потом Михайленко говорит: «Как ты умудрился сделать из «Oberheim» «Vermona»? То есть, вытащить из этой машины 2 самых простейших тембра. Я просто попросил, чтобы поставили piano strings и орган. Больше ничего не надо было.
Но ты понимал, что звучишь лучше, чем когда-либо, именно на этих клавишах?
Ну потому что это «Oberheim». Да я не очень-то разбирался в этих синтезаторах. Когда мы уже играли в «Тройке, Семёрке, Туз», стало интересней, там «Roland-50» были.
А как прошёл для тебя первый Харьковский рок-фестиваль?
Первый фестиваль состоялся в ДК ХТЗ. Паша Михайленко жил недалеко от места проведения – на улице Мира. И перед концертом мы пошли к нему домой. Сидели и думали, обсуждали петь все слова или нет.
Поскольку рок-фестиваль проходил под эгидой Комитета Комсомола, была литовка. Мы сдали другие тексты, всё прокатило. Тогда развилось движение «люберы». Все думали, что это круто, но никто толком не знал, что Люберцы – это деревня под Москвой. Но такое явление было.
В Харькове же это ещё жёстче проявилось, чем там.
Да. ХТЗ был именно «люберский район». Там не любили хиппи, панков и «бледных поганок». Всё это происходило в недружелюбной атмосфере. У ДК ХТЗ стояли в проходах крепкие парни с красными повязками. В общем, неизвестно, чем это могло закончиться.
А до этого вы получали от этих парней с красными повязками?
Я – точно нет, а у Чернецкого вроде уже случались какие-то конфликты. Он ведь выглядел нестандартно. Выходить на сцену было страшновато. Мы решили – выходим. Вышли и спели. И опять полный фурор. Все эти ребятки с красными повязками, которые стояли в проходах оказались под сценой, махали руками и орали. Есть коллаж из четырёх фотографии из этого фестиваля.
Ты почувствовал себя знаменитым на утро?
Если после концерта в ККЗ «Украина» я чуть-чуть это почувствовал, то после концерта на первом рок-фестивале, почувствовал полную причастность. Всё тогда и началось. Наша первая гастрольная поездка с «ГПД» была в Воронеж. Кстати, «Тройка, Семёрка, Туз» тоже впервые отправилась с концертом именно в Воронеж.
Ещё за нами на каждый концерт ездили (как мы их называли) ГПДшки или ГПдевки – две шедевральные девчонки – Инна Диканбаева и Лена Дядева. Они собирались на концерты, как рыцари на турнир – красились, одевали металлические браслеты, и зажигали перед сценой.
В общем, дальше был концерт в Киеве, на который нам запретили ехать. После концерта в ХТЗ, «ГПД» попали в список запрещённых групп. Времена ещё те. Мы всё равно поехали. Нас поселили в общежитие, сказали: «Говорите, что вы фанаты группы «Фабрика». А «ГПД» вроде как бы и нет на фестивале. Дали на нашу тусовку 2 комнаты, в каждой – по 4 кровати. Выступать нам на концертных площадках не позволили, но разрешили выступить около КПИ, можно сказать, под стенами.
Не помню, сколько дней шёл фестиваль. Запомнилось, что там была английская группа, где ритм-секция (барабанщица и басистка) были две девчёнки. У басистки – постоянно сигарета во рту и весьма откровенная футболка. В общаге, в своей комнате, мы сняли с кроватей матрасы и спали на полу. Сдвинули 4 кровати, и, так получилось, что я спал с двумя этими девушками на одной маленькой кровати. Чтобы мне перевернуться, нужно было сделать «акробатический трюк» – выгнуться дугой, перевернуться в воздухе и заползти обратно. Есть что вспомнить.
Что касается фестиваля, у меня тут журнал «Ранок» оказался. Он после Киевского фестиваля отозвался на наше выступление и там написали о нас.
У тебя когда-нибудь было ощущение, что пришла слава?
Ну какая слава? Кто я? Просто хороший ремесленник. Никогда так себя не позиционировал. Слава – это касается Чернецкого. Он часто раздавал автографы после концерта. А потом – ну и кто тебя запомнит?
Ну отдельно может не узнавали, когда были вместе?
Ну это тоже вопрос, были ли мы вместе. Михайленко дружил с Чернецким. Я – больше с Кирилиным. А Клим был сам по себе, так и остаётся.
Расскажи, что происходило дальше с вашими поездками?
Мы ездили на фестивали в Вильнюс, Горький, Калугу. Очень дружили с «Чай-Ф». Никакие отношения были с «Алисой» и Дмитрием Ревякиным потому, что он постоянно ходил за Кинчевым. Со многими пересекались. Вот только с «Кино» так и не встретились.
6-й Ленинградский рок-фестиваль – это вершина творчества «ГПД». Надо это признать. У ленинградцев был свой рок-клуб, и редко бывало, чтобы они звали кого-то из иногородних. Но вот случилось, что было 2-3 группы, одна из них – наша.
Мы играли на Зимнем стадионе. Одной трибуны не было, стоял ринг, поле и трибуна. Ведущий – Александр Семёнов, объявил: «Группа Продлённого Дня», и переврал фамилии. Чернецкого назвал Черницким, а Михайленко – Михайлёнковым. Ну, не суть. Дело в том, что ленинградцы, уже наелись всего. Этот фестиваль проходил неделю. Уже отыграли все, кто мог. И в конце объявляют какую-то «ГПД» из какого-то там Харькова.
А мы уже были с Кирилиным в Ленинграде, в 1985-м и познакомились с девочками. Так эти девчонки не могли вообще понять, где Харьков, и чем отличается Украина от Белоруссии. Ленинградцы своеобразные.
В общем, нас объявляют, и начинается «хороший ручеёк на выход», люди уходят. Обстановка для того, чтобы начать играть – так себе. У нас программа отстроена, но Паша Михайленко её специально перестроил. 3 песни сыграли не из программы. Заводные песни играли в самом начале, а потом пошёл «Рок-н-ролл» и народ остановился. Народ пошёл обратно. Когда люди возвратились, поле заполнилось (кстати, Чиж был там в первых рядах), и мы стали играть основную программу. Но нам не повезло – у Клима в конце песни «Паук» лопнула струна. Обычно в конце «Паука» я зависал на одной ноте, и потом шла «Правда», а тут получилось иначе. По стечению обстоятельств, пришлось быстренько вставлять песню «Кривые ноги». А когда мы сыграли «Россию», весь зал стоял. У публики в очередной раз был шок.
Что ты испытал тогда?
Гордость за Харьков, за «ГПД», что мы как-то пропнули этот Ленинград.
Помнишь ли, что было, когда ваше выступление закончилось, когда вы спускались в гримёрку?
Нет, не помню. Да мы быстро разъехались, каждый по своей тусовке.
У тебя была какая-то своя тусовка в Ленинграде?
Нет, просто случайная тусовка. Мы бродили всю белую ночь по городу. Меня кто-то принял за руководителя «ГПД», пытались подъехать. Но я сказал, что это не ко мне, а к Михайленко или к Чернецкому.
Было много конкретных предложений?
Не то чтобы много, но пара конкретных предложений появилось именно после этого фестиваля. Первый наш коммерческий концерт – в Таллине, и приглашение сняться в фильме Сергея Овчарова – «Оно».
После концерта к нам подошёл Игорь Владимирович Мациевский – композитор харьковского происхождения, проживающий в Ленинграде. К тому времени они сняли с Овчаровым два полнометражных фильма: «Блоха» и «Небывальщина», и две короткометражки: «Небылицы» и «Барабан». На «Ленфильме» нам устроили показ в отдельном зале. Мациевский отнёсся к нам очень хорошо.
Этот фильм один раз показали по Ленинградскому телевидению.
Да. Мне даже деньги пришли за показ – 22 рубля. Когда я смотрел его в кинотеатре, хотелось кричать: «Это же я!». Именно Игорь Владимирович пригласил нас поучаствовать в фильме. Есть такая Лариса Ивановна Новикова. Она заведует кафедрой народной музыки в Харьковской консерватории – ныне университет искусств. В этот же фильм Мациевский пригласил и её. На тот момент у Новиковой был фольклорный ансамбль «Джерело».
В какой момент вы с Кирилиным узнали, что больше не играете в «Группе Продлённого Дня»?
Это проблема многих групп, прошедших через андеграунд. Пока мы творим, мы вместе, а значит надо сделать, выступить, засветиться, показать себя. А когда это всё получилось, возникают моменты, что кто-то хочет одного, а кто-то – совсем другого. Кто-то хочет дальше гастролировать и получать славу ломтями, а кто-то хочет вернуться в подвал и делать новую программу. Кого-то не устраивает один музыкант, кого-то – другой. Начинаются склоки и интриги. Кто-то на кого-то начинает гнать.
На этой волне, после Ленинградского фестиваля, я, хоть и мало тусовался, но узнал про скандал Михайленко с Сенькиным. Как мне на тот момент показалось, они не поделили, кто вообще из них рулит. Я при этом не присутствовал и могу судить только по разговорам, которые до меня дошли, что Сенькин сорвал у себя на стене остатки сценической паутины. А Паша заявил, что уходит из группы. Всё просто и со вкусом.
Получается, что не «ГПД» перешла в «Разные Люди», а она сначала осталась без басиста.
Со стороны так и выглядело. «Я ухожу из группы» от Паши Михайленко означало – «вы уходите из группы». Кто со мной, тот со мной. Начались шатания. Клим сказал, что остаётся с Пашей. Кирилин остался с Сенькиным, а я остался с Кирилиным потому, что меня с ним жизнь связала, хотя мог пойти за Пашей. Чернецкий остался с Пашей. Группа просто развалилась на две части.
На сколько это происходило для тебя быстро?
До меня – постепенно. Сначала была информация, что Паша уходит, и надо в рабочем порядке искать басиста. Потом оказалось, что всё гораздо серьёзнее. Я предпочёл остаться с людьми, с которыми мне комфортнее и не гнался за славой.
Вернёмся к вашей работе с режиссёром Овчаровым.
В Ленинграде уже была договорённость, что мы снимемся в фильме. Группа решила, что по достигнутым соглашениям мы отработаем. Так же было принято решение о концерте в Таллинне.
В Таллине концерт состоялся в огромном шикарном зале, выходящем прямо на взморье. Зал был заполнен не битком, но атмосфера всё равно была очень хорошая. Помню, что синтезатор у меня стоял на пианино, и я как бы был за пианино. Я так оторвался, что думалось: «Ну, Женя, ты дал!». Повторюсь, это первый коммерческий концерт «ГПД», за который мы получили 500 рублей. Так что группа распалась на взлёте, хотя могла идти дальше.
То есть концерт в Таллине запомнился больше, чем Ленинградский фестиваль?
Это сравнивать нельзя – другой масштаб. В Ленинграде другие эмоции – гордость за харьковчан. А в Таллинне – вальяжная атмосфера, спокойно сыграли, хотя группа уже трещала по швам. Основной развал произошёл именно после таллиннского концерта.
Давай договорим о фильме «Оно».
Мациевский привел к нам в репетиционный подвал Ларису Новикову, и ещё одну девочку – Лилию Грошевую. Дал «рыбу» на 4 трека. Как это выглядело: для вокалистов выписана партия со словами, для барабанов тоже выписана партия, а для остальных – гармония, свободное творчество, просто аккорды – мол, делайте, что хотите.
Что вы делали с этим?
Я, Кирилин и Клим собрались в подвале, и начали это всё лопатить. Плюс Новикова побывала один раз на первой встрече и исчезла. Лилия Грошевая осталась. И ещё у нас был один парень – Наф, который ездил с нами и пытался быть звукооператором. Наф подвязался на вокальную партию, и Лилия – тоже на вокальной. Сидели и творили.
Причём Кирилин сидел и разбирал долго эту партию. А казалось, что Мациевский накропал это где-то быстренько на коленке, в самолёте. И вот мы сидим втроём, пытаемся что-то с этого сварганить. Уж не знаю, сколько мы пыхтели, пока что-то в итоге натворили. Не шёл этот марш. Мациевский написал нам марш на 4-5 аккордах. Все аккорды мажорные по кварте. Ну как ты из этого сделаешь мелодию? Миноров нет, ничего нет. Мы уж и так, и сяк.
Тут на репетицию пришёл Паша, посмотрел: «Что там у вас? Марш? Ты играй это, а ты – это». И всё! Марш пошёл на ура. Вот такая у Паши энергия. Поэтому Михайленко помнит один трек потому, что пришёл и этот марш сделал. А то что мы там ещё сидели делали 3-4 трека, он не в курсе. На «Ленфильме» есть эти записи в архивах.
Евгений Гапеев нашёл эти записи в архивах. Но именно 3 песни, записанные «ГПД» для фильма «Оно», воплощены издательством «Геометрия» в коллекционном издании саундтреков Сергея Курёхина.
Власть поменялась, Мациевского убрали, и в итоге было задействовано то, что записал Сергей Курёхин плюс 3 наши трека из програмного репертуара «ГПД». А вот то творчество на нескольких мажорных аккордах никому не нужно.
Когда мы приехали на съёмки, у авторов фильма был бешенный подъём. Видел список актёров? Там свои истории. Терехова с Гундаревой не дружили никогда. А там была сцена, что им там надо было подраться в кадре. Так они там так начали драться, что растащить не могли, не то что самим остановиться. Анекдот на анекдоте. Ты фильм видел?
Это кино описывает суть любой власти в любое время.
Мне не понравилось, что картинка поменялась. Они показывают в старом формате, а потом вдруг выходят в новый, и всё рушится. Нет плавного перехода. Если б был плавный переход, то смотрелось бы по-другому. И сцена с «ГПД» получилась конъюнктурная. Получается, как будто это два разных фильма – до сцены с «ГПД», и после.
Снимались мы шикарно, в кинотеатре за гостиницей «Россия». Снимались ночью, в сцене с Родионом Нахапетовым. Там была его жена – Вера Глаголева. Она сидела в уголочке и внимательно слушала наши записи.
А удавалось пообщаться с актёрами?
Нет, по крайней мере мне. В итоге Мациевский сказал, что власть на «Ленфильме» поменялась. Начались междусобухи. Актёры взяли всё в свои руки и в титры как композитор вошёл Сергей Курёхин.
Как думаешь, этот фильм нужен современному миру?
Думаю – нет. Конечно, Салтыков-Щедрин Салтыковым-Щедриным, но, если бы фильм был чисто по нему, получилось бы иначе, а они добавили конъюнктурную временную тему, которая касается только той власти и только Советского Союза.
А запись наших треков – это вообще – отвал башки. Мациевский хотел создать атмосферу. Задумывали иначе. Наше время должно было быть с наркоманами и с дурной тусовкой. А получилось – на умнике. В самом начале мы писали какой-то дурняк. Эти звуки должна были сопровождать картинку и нести какие-то определённые смыслы в сцену наркоманской тусовки. И на фоне этой тусовки должна была вылезти сцена с «ГПД».
Что удивительно, достаточно большой процент петербуржцев запомнили «ГПД» именно, как группу, снявшуюся в фильме.
Ну ты больше знаешь мнений петербуржцев. Может им это и интересно. На мой взгляд – фильм не получился.
Кстати, Мациевский приглашал нас в гости, и меня поразила его квартира, в новом доме на окраине Ленинграда. Длинный коридор. Трёхуровневая квартира. Заходишь – прихожая, спускаешься на один пролёт по лестнице – кухня и комната, ещё на один уровень – спальня. Кухню помню и комнату. В комнате – небольшой рояль и вся комната увешана этническими инструментами. Игорь записывался месте с нами. Показал все фильмы Овчарова и рассказал нам много разных историй.
Сколько было съёмочных дней?
За день нам всё показывал. Затем мы сидели на студии и записывали. Это ведь рабочий кинотеатр, поэтому нас снимали ночью. Пригласили на сцену. Сделали искусственный пот – гримёрские приколы. У Чернецкого была проблема – скидывать ли или не скидывать бушлат? Всё-таки он извернулся и скинул его с плеча лёгким движением. Фильм вышел через пару лет, и я его смотрел уже в кино, в Харькове.
Какую реакцию ты заметил у харьковских зрителей?
Никакую. Потому, что фильм никакой.
А почему шли смотреть тогда этот фильм?
Потому, что в то время не было ни компьютеров, ничего такого. Люди шли в кинотеатр. Появился новый фильм – шли смотреть.
Жизнь «ГПД» в чём-то изменилась после выхода фильма?
Группы-то уже не было. Мы снялись и разлетелись. Ты не смотрел фильм про группу «АВВА» Любови Камыриной? Называется «Великолепная четвёрка». Каждое слово и каждый кадр в нём имеет значение. Автор фильма сказала про «АВВА»: «Разлетелись на все четыре буквы». Про нашу группу так, можно сказать.
Тебе легко было перейти в формат группы «Тройка, семёрка, туз»?
После развала «ГПД», опять двигался Кирилин. Вова меня позвал. Сказал, мол, вот, Женя, есть новая группа – нужны музыканты. Он эту группу обсуждал с Сенькиным. «37Т» – интересная группа с живыми подвижными музыкантами. Они тормозили с выбором басиста. Смысл в том, что Кирилин мне позвонил, и я пришёл работать. Потом нашли Люсю.
Эта группа отличалась тем, что там было два клавишника, и ни одной гитары. Каково быть вторым клавишником? Как тебе этот формат?
Мне было интересно. Когда давал автографы, то подписывался как ритм-клавишник. Как есть соло-гитара и ритм-гитара. Музыка «37Т» мне больше была по душе, чем музыка «ГПД». В этой группе я взял на себя роль бас- и ритм-гитары. Я делал ритм-секцию с Кирилиным. В группе ещё было двое очень талантливых музыкантов. Игорь Комаровецкий – клавишник от Бога. Не знаю, где он учился. У него не было никакой постановки рук, но играл он круто! Такое выделывал, что ух! Игорь Криничко – тоже очень талантливый, но бездельник – часто прогуливал репетиции. Но, когда у Игоря шло, и он работал – это было безумно талантливо. Играл на двух блок-флейтах, саксофоне-теноре, саксофоне-альте, на кларнете. В общем, на всём, куда можно было дуть.
«37Т» на что-то была похожа? Вы на кого-то ориентировались? Или же это самобытная группа?
Самобытная группа. Ни на кого не ориентировались. Музыку писала Люся Моисеева. Она приносила «рыбу», отбабахивала на пианино, пела. Четыре музыканта брали эту «рыбу» и начинали лопатить. Два синтезатора «Roland-50»! Мощные машины! Люди на концертах засматривались на наши инструменты.
Инструменты брали с разрешения. Они принадлежали ХАИ, но нам их давали на концерты, на поездки. Мы творили на них шикарные вещи. Люся наша Моисеева – девочка непростая, неординарная, своеобразная. Про неё масса легенд ходила. Человек со своими творческими муками. На гастролях, кто провинился, шёл будить Люсю потому, что в твою голову могло полететь всё что угодно. Да, и тексты у неё такие «повёрнутые». Но мы делали хорошую музыку на эти тексты. Пока Люся работала, пока ей это было интересно, то всё двигалось.
Знаковый фестиваль для «37Т» состоялся в Киеве, в 1990-м году. Назывался «MissRock». Правда такого успеха, как у «ГПД» в Ленинграде не было. Но по организации фестиваля получился просто шикарнейший приём и атмосфера. Ты только посмотри список спонсоров! На фестиваль столько денег было потрачено, что «мама – не горюй!». Не помню, была ли заявленная Настя Полева, но Жанны Агузаровой точно не было. Разместили нас в гостинице «Украина». Между ДК «КПИ» и гостиницей постоянно курсировали два автобуса. Можно было туда-сюда ездить. А после завершения фестиваля, для всех участников в гостинице забабахали шикарный ужин. На сцене музыканты из разных групп устраивали джем-сейшн. Ходили всякие приколы – Кириллин как-то сошёлся в коридоре с Катей Козловой. И кто-то потом говорил: «Вот не понимаю! Стоит симпатичный парень и симпатичная девушка, а разговаривают о легированной или нелегированной стали!». Сошлись такие два барабанщика!
Что происходило далее с группой «37Т»?
Открыли гастроли в Воронеже, а потом пошли предложения. Записывались на датскую пластинку в Ленинградском Дворце пионеров. Там обосновались датчане. Мы перемудрили. Надо было песню «Чёрные бобы» записать, которая наша визитная карточка. А мы решили сыграть другую. Им это показалось неинтересным, поскольку сыграна была непрофессионально. В итоге запись не вошла на датскую пластинку.
В рамках программы «Чёртово колесо» нам сняли клип. Часть отсняли в Харькове, а другую часть – в Останкино, там же и музыку записали. От Останкино у меня впечатление – просто отвал башки. Во-первых, коридоры как показаны в фильме «Чародеи». Помнишь Фарада там говорил: «Кто так строит, ну кто так строит?!». Идёшь-идешь, а там длиннющие коридоры, поворот туда-сюда, и вот мы идём. Приходим в закоулок, вроде тупик, маленький коридорчик и студия. Решили посмотреть, что за этими закоулками. Открываем дверь, и просто шок… Вроде кладовка и всё, вроде ничего не должно быть, а там – здание. Под крышей этого здания – восемь павильонов, и каждый со своими декорациями, и в каждом – съёмки. Между ними – дорога, где могут разъехаться два грузовика. Понимаешь наше состояние? Вроде как ничего, тупик, кладовочка – а тут ба-бах!
Как долго может существовать группа, где есть фронт-вумен?
Как-то раз Люся приходит на репетицию и говорит примерно так: «Мы играем отстой. Надо играть настоящую музыку». Четыре мужика смотрят на Люсю и спрашивают: «А что такое настоящая музыка?» А она отвечает: «Это музыка буддистских монахов». На этом Люся покинула группу. Кирилин буйствовал и пытался что-то делать. Хотя я доказывал ему, что «37Т» – это Люся Моисеева. Она – фронт-вумен. И сколько не пытались брать новых вокалисток, ничего не получилось. На этом развалилась группа и на этом закончилась моя музыкальная карьера.
То есть, после распада «Тройки, семёрки, туз» ты не занимался музыкой?
Нет. Я стал заниматься другими делами и зарабатывать деньги. Я как попал туда, идя за Кирилиным, так и ушёл. Каких-то рубцов и ран это не оставило. Это счастливый промежуток моей жизни. Есть что вспомнить и что рассказать детям. Папочка есть в интернете и не последний человек в Харькове.
После того, как изменилось твоё отношение к Чернецкому, легко ли тебе было с ним общаться?
Я с ним практически не общался. С ним общался Михайленко. Они дружили и творили. Просто приходил на репетиции и делал свою работу. Я общался с Кирилиным и Сенькиным, с которыми продолжил общаться, после развала группы.
То, что происходило далее с группой «Разные Люди» в харьковском и питерском периоде ты не отслеживал?
Музыку «Разных Людей» я не слушал. Снова влюбился в группу «АВВА» и вспомнил молодость, поскольку их история похожа на нашу. Как у них группа образовывалась из ошмётков и поехала творить, правда не в подвале, а на острове. И, как «ГПД» достигла Ленинградского рок-фестиваля, «АВВА» достигла турне по Австралии. Развалились, правда, не очень похоже. Агнета Фэльтског – величайшая блондинка, потому что умудрилась развалить величайшую группу.
«ГПД» – это музыка для «стариков» или молодёжь тоже может в ней услышать что-то важное?
У нас всегда были пресс-конференции после фестивалей. На одной из них один из критиков сказал, что сейчас группа «ГПД» представляет интерес, как плакатный рок, но что с ней будет через год – никому неизвестно. Так и получилось. Песни, которые исходили от Чернецкого и Михайленко творились как конъюнктурные, чтобы шокировать людей, на мой взгляд.
Ты уже тогда был в этом уверен?
Нет, я не был в этом уверен. Мне хотелось всё это продолжать, ездить по фестивалям, хотелось быть на виду. Но сейчас, когда прошло столько лет, понимаю, что будущего группы не было. Она вовремя родилась и вовремя умерла.
«ГПД» – своего рода визитная карточка Харькова для отдельного поколения?
Мой друг – Игорь, недавно сказал, что «ГПД» – очень крутая группа. Но я не считаю, что «ГПД» является визитной карточкой нашего города. Харьков многогранен и велик в том, что включает в себя культуры разных народов. Тут уживаются те, кто где-то воюет между собой, а здесь они живут бок о бок и встречаются за рюмкой водки.
Возможно, «ГПД» – для кого-то это самая крутая рок-группа потому, что привязана к определённому моменту времени. Если она организовалась чуть раньше или позже, то такого успеха не было. Мы просто попали в струю. Стереотипы поменялись. Рухнул СССР и «ГПД» дальше стала бы не интересна. На мой взгляд – это тоже неинтересно. Но тогда, опять-таки, это было вовремя. Весь этот андеграунд вышел на поверхность. Не считаю себя хорошим музыкантом, но я один из тех, кто тоже попал в нужное время в нужное место. И это случилось в Харькове.
Послушать это и другие интервью в аудио-формате можно, перейдя по ссылке:
http://www.chernets.info/?page_id=1347
или с помощью QR-кода:
